Пролетарии искусства

Во времена Октябрьской революции, когда всех было принято делить на классы (какая же без этого теория классовой борьбы), в советском правительстве долго не могли решить, к кому же отнести скульпторов — к пролетариату или интеллигенции. Ведь, с одной стороны, скульпторы работают руками, как рабочие, с другой — они, несомненно, интеллигенция. В итоге было решено придумать для них отдельную категорию — пролетарий искусства.

Надо сказать, что суть в этом определении была схвачена довольно верно. Познакомившись с ижевскими скульпторами Дмитрием Постниковым и Александром Суворовым, я убедился, что, владея многими вполне рабочими специальностями (например, сварка, камнерезные работы и т.п.), они обладают умением увидеть в материале то, что может увидеть только настоящий художник, а ремесленнику, даже самому талантливому и опытному, такое не дано. Этот дар позволяет им сегодня быть наиболее востребованными ижевскими скульпторами.

Свое дело (далее СД): Сколько лет вы работаете вместе?

Дмитрий Постников (далее ДП): 10 лет — с 1996 года. Саша закончил Высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной — бывшее барона Штиглица в Питере. Я — Строгановское в Москве. Сашка на диплом делал реконструкцию Чесменской колонны — полностью восстанавливал по рисункам Ринальди. Его в Питере оставляли — должность хорошую предлагали.

Александр Суворов (далее АС): Там хотели оставить. В качестве реставратора — занимайся творчеством — что-то я не захотел. Жена до сих пор вспоминает. Хотя сейчас в Питере сколько скульпторов?

ДП: Человек четыреста, наверное.

АС: А у нас десяток не наберется. Да и потом, родился тут… Ну вот — когда вернулись в Ижевск, начали работать вместе.

СД: Вы достаточно известны как скульпторы, но известны довольно узкому кругу людей. В то же время закон рынка — тот, кто не известен, тот не востребован. Или в «мире искусства» все по-другому?

ДП: Да нет, здесь, в общем-то, тоже нужно, чтобы тебя знали. Мне кажется, что нужна известность в своей среде — чтобы тебя знали специалисты. Наверное, скульптору нет никакой необходимости быть известным абсолютно всем. Конечно, должно быть, приятно, когда люди, проходя мимо твой скульптуры, говорили — вот это сделали Постников и Суворов. Но, по большому счету, это тщеславие.

АС: Да. На нашу работу это никак не влияет. Когда мы что-то делаем, мы же не думаем о том, понравится это всем или нет. Мы делаем работу как художники, и оценивают ее тоже специалисты. И специалисты определяют, какому скульптору можно поручить выполнение того или иного заказа.

СД: Кстати, заказы вы откуда получаете?

АС: Хаотично…

ДП: Ну, не совсем. Определенная система все-таки есть. Скажем, сейчас у нас есть менеджер — Алексей Тютнев. Через него в настоящее время мы и получаем большую часть заказов. Он ведет переговоры с заказчиком, проводит там промоакции — в общем, делает всю подготовительную работу. Мы этим не занимаемся — это его проблемы, как и что он находит. Нам он приносит уже готовый заказ: «Вот, ребята, объект, его нужно сделать в такие-то сроки, бюджет такой-то».

СД: О Тютневе чуть подробнее можно? Кто он?

АС: Алексей Игоревич живет в Перми. Там он создал организацию «Фонд скульпторов России». Фонд находится в Перми, но объединяет 20-25 скульпторов со всей страны — это Москва, Пермь, Нижний Тагил, Екатеринбург, Уфа, Ижевск, Каргополь, Архангельск.

СД: А как получилось, что вы начали работать с этим фондом?

АС: Тютнев под эгидой фонда создал фестивальное движение — начал приводить симпозиумы, фестивали по ледяной и снежной скульптуре, по каменной скульптуре, которая как раз нам была интересна в то время. Мы где-то в трех-четырех симпозиумах в Перми принимали участие, и однажды Алексей просто предложил нам работать с фондом.

ДП: Да. Фестивали фестивалями, а так и ему интересно, и нам — в материальном смысле.

АС: Да и работы воплощаются в жизнь, а иначе все остается на стадии эскизов.

СД: То есть сегодня вы все заказы получаете от Тютнева?

ДП: Из других источников тоже получаем заказы, но здесь нет системы. Хотя опять же — из среды специалистов. Они нас знают — знают, что мы можем, и поэтому приносят нам заказы. Здесь многое строится на дружеских отношениях, но все-таки только человек, разбирающийся в искусстве, может решить, кому заказать скульптуру. Например, мы дружим с ижевскими архитекторами — Сергеем Макаровым и Сашей Шубенковым, Леной Жигановой, Женей Блиндером.

СД: Получается, что вы много работаете на заказ. Но когда есть заказчик, он же, наверное, уже точно знает, чего хочет. А как же творчество? Ведь вы же художники.

АС: На творчество времени хватает. Когда заказов нет, мы делаем, что хотим, и тут уже не думаешь, что вот это продастся — просто свою энергию выкладываешь, и все. А по заказчикам — они тоже разные бывают. Иногда действительно ставят свои рамки — и приходится делать, как им нужно.

ДП: Зависит от того, кто приносит заказ. Скажем, Лена Жиганова нам всегда говорит: «Я вам полностью доверяю, сделайте, что хотите — вы плохо не сделаете». Никаких рамок. Ну, вот недавно был джазовый фестиваль, Лена попросила нас сделать представительские подарки для его участников. На этой работе мы заработали совсем чуть-чуть, но она очень легко шла — работать было интересно.

АС: А иногда бывает, что ты думаешь — вот здесь бы фактурку оставить, а заказчик говорит — «все гладко», и все. Иногда так над душой стоят, что и делать уже ничего не хочется.

СД: Но в Ижевске, я так понимаю, у вас работы немного. Вы в основном на севере что-то делаете?

ДП: В основном да. Заказы идут не на наш город, а в основном на север, в Пермь. В одном Салехарде мы уже поставили 4-5 больших скульптур. Въездная группа в Салехардский аэропорт, мамонт на переправе — железобетонная скульптура около 20 метров…

СД: А у нас?

АС: «Птицы» — памятник ветеранам локальных войн. И, пожалуй, все из больших работ. Остальное — небольшие заказы, городская скульптура была — Дон Кихот и Санчо Панса — у ресторана «Рошаль», для «Студии 12» — входная группа. Ну и небольшие частные заказы в дома, на дачи.

СД: На севере — это все бюджетные заказы?

ДП: Да. Бюджетные. Сейчас вот опять будет конкурс на памятник первопроходцам — мы тоже отослали документы.

СД: Там, наверное, просто денег побольше?

АС: Может быть. Там, кстати, совсем недавно этим всерьез занялись. Города там в основном молодые —
в них, по сути, городской среды вообще не было. И вот они сейчас наверстывают. В одном только Салехарде за этот год было установлено штук, наверное, пять городских и садово-парковых скульптур. И надо сказать, что северные города очень быстро преображаются — сегодня они все больше на Европу похожи.

СД: Зимой, насколько я знаю, вы постоянно ездите на фестивали ледовых скульптур. Это тоже заработок?

ДП: Да нет. Это у нас такой вид зимнего отдыха. Кто-то на лыжах катается — а мы вот едем на фестиваль. Не для каких-то вот результатов, успехов — просто ради общения, посмотреть, что другие делают.

СД: А результаты, я знаю, у вас есть чем похвастаться. Вы же в прошлом году чемпионат России выиграли?

АС: Да мы постоянно там что-то выигрываем. В том году мы взяли гран-при на первом чемпионате России по снежной и ледовой скульптуре, в этом году в Салехарде на международном фестивале — первое место, в Харбине на международном фестивале — специальный приз. В Перми — третье место на международном фестивале, это традиционный фестиваль, он уже в тринадцатый раз проходил.

СД: А по традиционным видам скульптуры проводятся какие-то соревнования? Скажем, дают же театральные премии, телевизионные, в кино. А в искусстве?

АС: Сейчас нет. В советские времена проводились такие масштабные выставки, конкурсы. По их результатам звания давали. Сейчас этого нет.

ДП: Мы тут подумали, а сколько за прошлый год мы сделали скульптур? Решили в тоннах посчитать. Получилось, что в том году, как говорили раньше, мы 12 тонн скульптур сдали государству.

СД: А занятие скульптурой — это дорогое искусство?

АС: Если делаешь под заказ, то это деньги заказчика, и ему решать, в каком исполнении и устраивает ли его цена. А вообще, конечно, очень дорогое. Особенно литье. Например, памятник воинам локальных войн, который мы делали здесь, в Ижевске, первоначально задумывался в литье. Но мы когда обратились, нам насчитали 120000 долларов только за литье. Это в Минске — где литье процентов на 30 дешевле.

ДП: Из-за этого мы вышли на такой материал, как металлопластика, который, наверное, раз в десять дешевле. Не скажу, что получилось хуже. Это направление скульптуры сейчас очень популярно — оно не материалоемко, и у него своя, очень современная пластика.

СД: У вас как у скульпторов есть любимые материалы, направления. Что вы любите делать?

АС: На самом деле нет такого материала, который был бы самым любимым. Нравится работать с разными материалами. Сначала мы по деревяшкам работали…

ДП: Нет, мне дерево, честно говоря, никогда не нравилось. Не могу я с ним. Вот железо, камень — это у меня любимое. А Саша — он по всему может работать.

АС: А мне все нравится. Поработал с камнем — надоело. Потом железо, дерево. И так все это периодически меняется.

СД: Работы, которые вы делаете для себя — они потом продаются?

ДП: Как правило, да. В этом году была выставка «Железный аргумент». И зима как раз такая спокойная была — заказов особенно не было. И с этой выставки у меня все работы продались — все до одной.

АС: У меня тоже продались. Женя Блиндер зашел, посмотрел — и определил, вот туда.

Но, откровенно говоря, от зарабатывания денег устаешь. Вот так бы сидеть, работать, делать то, что хочешь. А все остальное бы происходило само собой — приходил человек и покупал, что ему нравится.

СД: Вот вы же состоите в Союзе художников. Он вам чем-то помогает?

ДП: Помогает. Можно сказать, даже многим. Мастерские дают, помогают выставляться. Скажем, за мастерскую мы платим сегодня относительно рыночных цен чисто символические деньги. Плюс предоставление выставочного пространства. Самому организоваться и выставиться где-нибудь в Москве или где-нибудь еще — это не так просто. То времени нет, то какие-то материальные проблемы — работы же надо доставить. А здесь эти функции берет на себя Союз художников. Это очень хорошо —
тебя вывозят, показывают в Москве или в каких-то других городах.

СД: Часто?

ДП: Раз в год, как минимум, проходят всероссийские или зональные выставки. В том году мы три раза выставлялись. Ну и плюс Ижевский выставочный зал. Безусловно, толк от Союза художников есть.

СД: А вы сравнивали, как работают скульпторы за границей и как — в России. Там как это все устроено?

ДП: Там все жестче. Хотя гонорары за работу у них намного выше…

АС: Да. У них скульптор, сделав какую-то хорошую работу, в принципе два года может ничего не делать.

ДП: Но опять же — условия работы гораздо жестче. Здесь все-таки больше свободы. А там, если ты, например, имеешь контракт с галереей, то пашешь именно на галерею. Она тебе дает план, как в советские времена, сделай 10 скульптур — иначе мы с тобой контракт разрываем. И не важно, хочешь ты их делать или не хочешь. Мы достаточно много общаемся на фестивалях со скульпторами из других стран — у них именно вот так жестко все. У нас все-таки больше свободы — мы можем выбирать. Но, с другой стороны, уровень жизни у скульпторов там намного выше. У нас есть знакомая скульпторша в Швейцарии Рита. У нее огромная мастерская — квадратов 300. Там и «литейка», и «камнерезка», и чего только нет. Эта хрупкая девушка одна содержит эту мастерскую. Делает две-три работы в год и на эти деньги довольно комфортно живет. Но опять же она не сама по себе — она работает на каких-то агентов.

АС: И деньги — это не главное. Я бы все равно не поехал туда жить. Поработать — можно съездить, а оставаться — нет. Главное, чтобы после себя что-то оставить. Ведь так смотришь — жизнь идет, а лучшую свою работу ты еще не сделал.