Архив журнала

Педагогическая трагедия

Ижевская школа­интернат №2, двенадцать воспитанников которой якобы по приказу старшего товарища изрезали себе руки, прогремела на всю Россию. О том, насколько педагогичным для детей и взрослых оказался этот резонанс, мы беседуем с уполномоченным по правам ребенка в Ижевске Ольгой Пишковой.

– Ольга Вадимовна, у Вас какое послевкусие оставило это ЧП?

– Прежде всего, это трагедия. Я хочу это слово зафиксировать. Это трагедия не интерната №2, это трагедия брошенного детства, которое сначала бросили родители, потом государство и общество.

Не секрет, что обстоятельства этого брошенного детства везде одинаковые, не только в Удмуртии. Подобное может случиться в других регионах, и на фоне нашего резонанса по стране может прокатиться волна попыток не изменить их, а скрыть. Поэтому уполномоченному по правам ребенка при Президенте РФ и дано указание проверить подобные учреждения по всей России.

Главный урок, который должен быть вынесен из этой трагедии: дети-сироты – это дети под защитой государства, а значит, всех нас с вами – взрослых, которые отвечают за то, чтобы дети выросли полноценными. Не просто накормленными, одетыми, обутыми, а полноценными людьми.

– Судя по реакции СМИ, общество скорее пожалело взрослых и возмутилось поведением зачинщика бунта. И в самом деле, разве ребенок не должен знать сначала свое место, а потом свои права?

– Безусловно, нет. Люди просто никак не могут понять, где права человека, а где законодательство. Не нужно путать моральные и юридические категории.

Вы заметили, говорят: «Ребенок должен знать свои права и обязанности». Нет такого сочетания, когда мы говорим о правах ребенка! Обязанности появляются там, где ребенок имеет дело с законом: у него есть обязанности, как у ученика, участника дорожного движения, спортсмена. Если мы говорим о ребенке независимо от всех этих определений – у него никаких обязанностей нет.

И права у него появляются не в 14 лет, когда он получает паспорт. Он рождается со всеми правами в широком смысле – право на жизнь, выживание и развитие, право на образование, на то, чтобы иметь семью, знать обоих родителей, право на имя, гражданство, право свободно перемещаться с помощью взрослых, право выбирать вероисповедание с участием взрослых, право иметь свое собственное мнение, выражать его и право на то, чтобы его мнение было услышано. И в связи с этими правами не возникает никаких обязанностей. Какие могут быть обязанности в связи с правом на жизнь?

– 17-летний мальчик с правами и без обязанностей нашел способ управлять президентом России: он устроил бунт с кровопролитием, и сам Дмитрий Медведев послал самого Павла Астахова разбираться в случившемся. Наверное, он возьмет себе на заметку такой способ решения проблем. А с него возьмут пример другие…

– Это очень печально и плачевно, что так случилось. Но это не просто стечение обстоятельств, и это не по одной его воле произошло – это следствие системных недоработок.

Этот мальчик приходил ко мне за 10 дней до случившегося. Ему скоро исполняется 18 лет, ему предоставляют жилье, и он должен покинуть интернат. А он хочет продолжить учебу, получить образование, и, в принципе, закон позволяет ему доучиться, оставаясь в интернате. Я предложила ему решить этот вопрос с директором – поработать над выстраиванием отношений. И я готова была ему помогать, если он хочет строить, а не разрушать.

Я очень ему поверила, потому что он не один такой. Понимаете, дети боятся переступать порог интерната, боятся жить сами, вести хозяйство, самостоятельно взаимодействовать с обществом и государством. Вроде им интернат плохой-плохой, а они боятся уйти и остаться без того оптимума услуг, к которому привыкли.

Это вопрос социальной адаптации, которая как раз и начинается с понимания ребенком своих прав, а значит, и определения своего места в мире.

– Этот вопрос ведь не вдруг возник.

– Не вдруг. Мы 20 лет идем к его решению. Международная Конвенция о правах ребенка была принята в 89 году, и СССР был одним из первых государств, которые ее подписали. Далее начали разрабатываться стратегические программы, появился закон «Об основных гарантиях прав ребенка», изменилось законодательство в целом.

Сложности начались на правоприменительном уровне. В Советском Союзе правами детей вообще занималась только милиция – инспекторы отделов по делам несовершеннолетних. Сейчас у нас есть и психологи, и социальные педагоги, но уровень услуг семье и детям совершенно не соответствует уровню потребностей. Я работаю уполномоченным уже три года и вижу, как плохо работают подобные службы. Ко мне люди обращаются, а мне их не с кем состыковать, чтобы им помогли. Можно говорить, что это низкий уровень профессионализма психологических и социальных служб, а можно говорить о низком уровне профессионализма государства, которое должно таких специалистов готовить.

У нас падает процесс управления. Чиновник, который долго проработал во власти, постепенно перестает понимать, что делается за пределами его функционала. Рано или поздно это со всеми происходит, как и на любой другой работе, – человек начинает автоматически выполнять инструкции, не замечая, что мир вокруг меняется и его инструкции устаревают.

Тогда должно вмешиваться общество. И за последние 10 лет в России сложилось профессиональное сообщество людей, которые занимаются правами ребенка. Мы научились и оказывать услуги в этой области конкретным людям, и взаимодействовать с властью: вносить предложения, добиваться, чтобы они были услышаны, изменять законодательство.

Мне кажется, пришло время собирать камни. Потому и появился институт уполномоченных по правам ребенка, который должен выступить координатором в обеспечении прав. Одна из главных задач уполномоченного при президенте – принять четкий национальный план действий на определенный период в отношении всех существующих в нашем обществе социальных групп детей, всех негативных явлений, которые мы наблюдаем: что, когда и как мы будем делать, чтобы решить существующие проблемы.

– Например, в отношении социальной адаптации детей-сирот, раз уж с них начался наш разговор, какие у Вас будут предложения?

– На самом деле школы-интернаты морально устарели, как и детские дома. Ребенок имеет право жить и воспитываться в семье. Это прямо не звучит в законодательстве, но это вытекает из него: права ребенка полноценно обеспечены только в семье.

Во-первых, нужно строить альтернативные семьи – приемные, патронатные. Мы начали это делать, хоть этот процесс и идет сложно. У нас люди по-прежнему живут по меркам Советского Союза: усыновить ребеночка для себя. А мир изменился, дети изменились, им другое нужно, не только любовь. В 95% случаев мы имеем дело с так называемым социальным сиротством, с детьми из неблагополучных семей. У них страшные нагромождения в душе, с ними нужно работать – тут нужен профессиональный родитель. Таких родителей необходимо готовить и им нужно платить.

Во-вторых, нужно повышать профессионализм социальных и психологических служб. Мы не можем сделать так, чтобы всех детей разобрали в семьи. Не только потому, что не найдется столько профессиональных родителей, но и потому, что сами дети не захотят. Они в детдомовском сообществе чувствуют себя увереннее. Но им рано или поздно предстоит встреча с другим обществом, и нужно, чтобы с ними работали люди, которые смогут их к этому подготовить.

В-третьих, нужна система ювенальной юстиции. В интернатах и детских домах много правонарушителей. Сейчас их проступки разбирают комиссии по делам несовершеннолетних – они должны защитить их от взрослого правосудия, от общего взгляда на суть произошедшего. Комиссии выносят в основном решения о штрафах в отношении взрослых – если есть семья, то штрафуют родителей, если нет – директора детдома или школы-интерната. Дети никакого урока из этого не извлекают. Во многих странах параллельно с комиссиями работают альтернативные программы, в рамках которых ребенок несет педагогическое наказание – не карательное, а воспитывающее. Например, если ребенок совершил кражу, то он должен как-то компенсировать вред, который нанес своей жертве. Одновременно с ним работают социальные педагоги, психологи – ребенок проходит целый курс обучения и трудовой практики.

В-четвертых, нужно организовать мониторинг дальнейшей судьбы воспитанников. По нашим данным, порядка 90% выпускников детских домов и школ-интернатов попадают в криминальные структуры. Что, получается, вообще практически вся работа таких учреждений – насмарку? И меня поразило, что директора не ведут свой внутренний учет. Дети все равно приходят, рассказывают о себе и друг о друге – педагоги знают, что с кем происходит. Надо уделять этому внимание, систематизировать эту информацию – чтобы понять, почему такое происходит.

– Вы говорите о модернизации системы в целом, которая может продолжаться годами. А вот сейчас, когда после ижевской трагедии уполномоченные по правам ребенка пойдут с проверками по всем российским интернатам и в очередной раз увидят то, о чем все и так прекрасно знают, какой будет от этого толк? Можно что-то оперативно изменить?

– Я предлагаю провести инвентаризацию детских проблем. Часть все время в бегах, часть не приходит ночевать – почему это происходит с каждым конкретным ребенком? Нужно искать проблему и решать ее.

Допустим, кого-то мама могла бы взять обратно, но у мамы нет жилья. Так, может, маме нужно дать социальное жилье? Понятно, что все это не так просто, но это ведь человеческие судьбы, и если подойти к ним по-человечески, все можно решить в частном порядке.

– Это же деньги. По-моему, мы вообще все время о деньгах с Вами говорим: платить патронатным семьям, финансировать подготовку специалистов, содержать систему ювенальной юстиции, давать мамам квартиры… Вам ответят, что денег нет – и на этом все закончится.

– Это не денежные проблемы. На ребенка в интернате в год расходуется 200 тыс. руб. А если маме дать жилье, так она и ребенка будет содержать, и еще и за квартиру платить. Этого никто просто не просчитывает. Проблема – в равнодушии, а не в деньгах. Деньги найдутся, если правильно расставить приоритеты.

Когда мы первый раз встретились с директором школы-интерната №2 – я запомнила этот день, это было 1 сентября 2007 года, – у нас состоялся небольшой разговор как раз на эту тему. Он искренне хотел построить дом, в котором детям будет хорошо. Он сказал: «Я сначала построю здесь стены, чтобы детям было тепло и уютно, чтобы они были накормлены. А потом займусь воспитанием». Я сказала: «У вас так не получится». Нельзя сначала одно, потом другое, нельзя подождать с воспитанием и с правами ребенка – дети вырастут такими, какими они вырастут, и уже ничего нельзя будет потом изменить.

Деньги в целом есть. Нужно только выделить то, что важно.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *